Тайный дневник
— А этого тебе слушать не стоит! — сказал Данька, и тронул моё ухо холоднющим пальцем.
Я сразу перестал слышать, как на данькиной кухне его мама и дядя Боря уже совсем громко ругаются. Всё другое слышал — как Данька сопит, уставившись в книгу, слышал вопли малышни за окном, а тетю Таю и дядю Борю вообще нет.
Это Даня может. Иногда я обижаюсь, когда он за меня решает – что правильно, а что нет. Что мне слушать, а что нет. Но не сильно — всё-таки он мой друк.
А что это вы улыбаетесь? Не-а. Это я не ошибся. Не такой я безграмотный. Я уже в третьем классе. Слово «друг», с «г» в окончании, совсем нехорошее — оно колется и кусается, как кошак Тёмка.
А «друк» очень даже то что надо. Вот и Даня мой друк — хороший, смелый, умный, как десятиклассник. Хоть и младше меня на месяц. Может, даже умнее. Вру, думаете?
Ну, и фиг с вами. Вообще-то в тайном дневнике врать совсем глупо. Я же не какой-то там облезлый кошак Тёмка!
В этом дневнике я пишу только правду. Но лучше спрячу его далеко-далеко. На чердаке. Или ещё где — пока не придумал.
Сначала заверну в целлофан, чтобы не промок, а вы будете его читать и удивляться. Будете спрашивать — кто такой Данька, да кто такой Данька. А я вот раз, оп-па, и рассказал.
Даньку знают все во дворе — сколько ему лет, в какой школе учится. Знают, что маму его зовут Тая Михална и фамилию их знают.
А папы у него нет. Совсем. Но так бывает — у меня вот тоже нет. Мама говорила, что папа шпион и живет в далекой африканской стране. Но я видел один фильм, где тётя своему сыну такую же историю рассказывала. А его папа на самом деле был алкагу… Я не знаю, как это слово пишется. Извините. Он водку жрал. Жрал! ЖРАЛ!! Крутое слово, да? Мне нравится.
Только его лучше не говорить при взрослых — они сразу такие строгие становятся, и ругаться начинают.
Ну, вот. Папа был пьяница и жил в другом городе с другой тётей. У них ещё была дочка. Вредная такая и плакса. Да вы, наверно, этот фильм видели — это я пока мало киношек видел, а вы уже взрослый дядя или тетя, и тыщщи фильмов видели. Вот.
Потому я маме чуть-чуть не верю. Когда совсем вырасту, то найду своего папу. Скажу, чтоб он больше водку не жрал. Жрал! ЖРА-А-А-АЛ! Круто! Ха-ха! Хо-хо! Я как вампир сейчас ржал. РЖАЛ! Тоже классное слово! Круть!
А ничего, что я про себя рассказываю? Сейчас уже про Даньку буду. Я про него могу целыми днями рассказывать.
Только вы ему не говорите, что я рассказал. Ладно? Честно? Дальше начинается страшная-престрашная тайна. Я! Знаю! Что! Данька! Инопланетянин! Оп-па, да? Не знали? Вы сейчас мне не верите. Ну и фиг. Как расскажу всё — поверите. Я же докажу. Сейчас перечислю.
1. Видите, сколько я всего написал? Это Данька со мной так сделал. Когда никто не видит, и когда я один, то могу писать, как пулемёт. И совсем-совсем без ошибочек. А вот когда на контролке там, или сочинение пишем в школе, то я так быстро не могу.
Данька в меня тормозок поставил. Сказал, это для того, чтобы я людей не пугал. Тогда ошибки всякие лезут, и я пишу, как все.
А бывает и хуже — мне ставят тройбаны. Я Даньку просил, чтобы тормозок меня хотя бы до четверки пускал. А Данька улыбается. Зараза он, хотя и мой друк. «К» заметили?
А еще этот тормозок включается, когда я хочу что-то лишнее про Даньку рассказать. Вслух.
Сразу мычать начинаю, и у меня в горле что-то слипается. Жаловался Дане, а он улыбался и советовал не говорить ничего лишнего. Потому я пишу. Когда пишу, то можно. А если вслух. Сейчас попробую. Во! Жалко, что вы не слышали. Я мычал, как дурачок какой-то. Хо-хо! Прикольно… Только иногда мешает. Потому надо мной в классе хихикают.
2. Ещё Даня может отключать мне уши. Не полностью — я перестаю слышать только что-то ненужное. Вот как в воскресенье перестал слышать, как тетя Тая и дядя Боря на кухне ругаются.
Я только чуть-чуть услышал. Дядя Боря приходит к Даньке, но Даня пока с ним говорить не хочет.
Раньше Даня жил в лабалараторие. Фу! Какое-то неправильное слово получилось.
Просто не все взрослые слова могу хорошо писать. Может, опять тормозок срабатывает?
А может, я просто его еще никогда не писал? Но вы поймете, же, да? Вот там Даня и жил. У дяди Бори.
Данька не рассказывал, почему его туда мама вообще отпустила. Моя бы мамка, вот никогда бы меня ни в какую-то лабала… Можно, я это слово писать не буду? Оно гадкое…
Потом тетя Тая долго просила вернуть сына. А дядя Боря не хотел. И Данька не хотел.
Это он сам сказал. Врёт, наверно. Как это можно домой не хотеть? А потом он передумал и вернулся.
Друк рассказывал, что у дяди Бори скучно. Как в больнице. Это я понимаю. Сам однажды лежал в больнице – ещё совсем мелким, в первом классе. Но в нашей палате было ещё пять пацанов. А Данька совсем один лежал. И окошка у него в комнате не было. Мне бы тоже скучно стало.
И Даня пошёл домой, и никто ему помешать не смог.
3. Это третье доказательство. И слово «доказательство» я писать могу. Вот. Если Данька чего-то не захочет делать, то никто его не заставит. Потому дядя Боря к тете Тае ходит и просит, и просит. Просит вернуть Даню в их центр. А она ругается. Очень громко, бывает, ругается. Потом плачет на кухне.
Данька, как слышит, что его мама заплакала, то так долго смотрит в сторону кухни, что-то шепчет. Мама его успокаивается, и стряпает вкуснющие пирожки для нас. Только Даня их никогда не ест — я всё ем. Данил вообще ничего не ест, потому что инопланетянин. Он солнечным светом питается. Вот чего вы опять улыбаетесь? Не — он не солнечная батарейка. Это что-то другое. Я пока не знаю что. Извините.
Мама Дани совсем нервная, и потому крикливая. Так моя мама говорит. Моя мамка часто ворчит, что я к Даниилу хожу. Людям мешаюсь, говорит.
Тете Тае и так не сладко с больным ребенком. Это Данька больной? Ага! Да он здоровее нас всех во дворе. Только грустный часто. Иногда улыбается, и тихонько хихикает надо мной, но не обидно. Не как все эти в классе. Он подкалывает меня, но я ему прощаю. Друку надо всё прощать. Он же друк. И он меня любит.
4. Любовь. Слово конечно девчачье, но не совсем. Даня так мне и говорит прямо, что любит меня. Он, иногда, смотрит на меня, и сразу так пушисто внутри становится. Даже щёкотно. Я тогда начинаю хихикать и дурачиться. Даня тоже улыбаться начинает. И я чувствую, что это и есть любовь.
Как утром солнце сквозь занавеску щекочется. Как мелкая травка на пустыре за домом — мягкая-мягкая, ласковая. Даня не только меня любит — он всех-всех любит. И меня просит любить всех. Глупо, конечно, всех любить. Может, мне и этих одноклассников любить? И этого физрука? Этого… Ладно, не буду писать нехорошие слова. Может, мне и придурочного кота Темку любить?
Тьфу! А Даню я люблю. И маму. И папу.
Правда, папу никогда не видел. Может он и пьет водку, но мама же не могла совсем за плохого человека выйти замуж, да? И я бы не появился на свет. Ой, а я знаю. Знаю, как люди на свет появляются! Йес! Мне Васёк рассказал, из пятого «в». Бе-бе! Хо-хо! И в кино одном показывали. Упс! Только маме не говорите. Я кино это одним глазком видел, и вообще сразу выключил телик. Я спать очень хотел. На фиг мне всякие взрослые фильмы смотреть, правда? Вот…
Папку люблю. Я как вырасту, так найду его и спрошу — почему он нас бросил? Наверно, есть какая-то взрослая причина. Я буду уже взрослый и обязательно её пойму. Обязательно!
Странное какое-то доказательство у меня получилось. Данька всех любит — это факт. Даже этого дурного кота Тёмку. И деревья всякие. У нас во дворе дуб такой стоит — тыщща лет ему. Он в прошлом году сохнуть начал.
Это когда в него на своей «мазде» дядя Толик из крайнего подъезда вписался. Дуб сохнет. Его срубить уже хотели.
А Даня подошел в дубу, погладил ствол, сказал, что любит его, и дерево, оп-па! Ка-а-ак ожило, почками покрылось. Листики липкие за одну ночь вылезли. Это в середине лета, представьте себе! Сойдет доказательство?
5. Путешествия. Мне не понятно одно — почему Даня сам ходит и по улицам, и дома. Если бы я мог щёлкнуть пальцами и быть в другом месте, то ходить вообще бы не стал. А зачем? Как-то мы сидели у Дани дома, его мама что-то делала на кухне.
Данька вдруг говорит, что надо бы слетать в Африку. Вообще чума! Я сразу поверил. Даня может. Только в Африку я не хотел. Там жара. Зачем летом в Африку? У нас во дворе не хуже. Я попросился во Францию, в Париж. Я про Париж по телеку видел. Башню эту железную. Ну, Даня и щёлкнул пальцами.
Какой же там ветруганище на этой башне! Жуть! Йо-хоооо! Зато весь-весь Париж видно и речку Темзу. Ой, я не уверен, что речку так называют. Но, всё равно красиво.
Я даже кричал что-то, и прыгал по железной площадке. Даня стоял тихо за спиной, прислонясь к решетке, и на меня смотрел. Я кричал, чтобы он на Париж смотрел, а не на меня. Но Даня лишь улыбался.
Вот как Даня может. Щёлк, и мы уже непонятно где. Потом «щёлк» и мы дома. Тетя Тая даже не замечает. А в это воскресенье, ну когда тетя Тая с дядей Борей ругались, то Даня щелчком меня домой выкинул.
Я даже сообразить не успел. Хотел побежать к нему и обидных слов наговорить. А чего он, как дурак? Может, я еще домой не хотел. Даже «пока» не успел сказать.
Но потом успокоился — Дане не до меня. В него кто-то другой залазил. Это последнее доказательство, что Даня инопланетянин. Шестое.
6. Предтечи. Просто Данька бывает не всегда Данька. Да нет! Он снаружи совсем, как Данька, а внутри него залазит кто-то другой. Очень старый! В этот момент Дане очень больно. Он часто-часто так моргает глазами, кусает губы и что-то шепчет. Мне аж страшно становится.
Первый раз, когда я такое увидел, то чуть в обморок не упал. Но, я же мужчина! Потому сидел рядом с Даней и смотрел, как шизик.
На вопрос: «Что случилось?» друк не отвечал. Только меня за руку больно так схватил. Но я терпел, потому что ему было еще больнее. А потом он успокоился и посмотрел на меня как-то странно.
— Всё прошло, Дань? — спросил я.
— Ты кто такой? — спросил Данька женским голосом.
Таким мерзким. Потом Даня обвел комнату глазами, будто в первый раз видит её. Вот тогда я понял, что Дани сейчас нет.
Путано рассказываю, да? Извините. В Дане кто-то другой. Какая-то тётка. Вредная тётка. Она опять на меня посмотрела Даниными глазами и прошептала:
— Уйди!
И мои ноги сами понесли меня за дверь, из квартиры. Я пытался цепляться руками за косяки и вешалку, но руки были как тряпочные — совсем не цеплялись. Тогда я просто заплакал, шагая домой, как солдатик.
На следующий день Даня сам за мной зашел и попросил не пугаться. Это бывает с ним. Это не страшно. Меня никто не обидит, просто в нем просыпаются предтечи.
Он ещё что-то говорил, но я совсем не понял про что — я еще не очень взрослый. Может, и умнее кота Тёмки, но не всё могу понять. Вот вырасту — во всем во всём разберусь.
В это воскресенье, когда Даня отключил мне звуки с кухни, он вдруг снова начал быстро-быстро моргать. Закусил губу, и только смог поднять руку, да щелкнуть пальцами.
Я тут же оказался дома. Когда-нибудь мама заметит такие прыг-скоки — по шее мне надает. Не скажешь же, что через окно залез в свою комнату. У нас пятый самый последний этаж. Может, сказать, что я с чердака спустился на веревке? Угу! За такое мамка меня просто выдерет.
Уже прошло четыре дня, как в Даньке проснулись Предтечи. Слово такое скизкое…
Сегодня четверг. Первые три дня я забегал к Дане после уроков. Он открывал мне дверь, но в нём все время кто-то был другой.
Первый раз он спросил: «Вам кого?», а я просто убежал.
Во вторник спросил: «Че надо, детеныш?». Я только пожал плечами и ответил: «Даньку позовите». Глупо, да? А Даня захлопнул дверь.
В среду друк долго не открывал. Я звонил и звонил. Потом всё-таки дверь тихо приоткрылась, и мой Данька выглянул в маленькую щелочку.
— Даня? — спросил я, готовый в любой момент убежать.
— Даниил будет попозже, малыш, — прошептал мой друк из-за двери.
А сегодня дверь открыла его мама — тётя Тая. У неё были красные глаза, словно она долго плакала.
Я спросил Даню, а тётя Тая просто распахнула дверь передо мной и пошла на кухню. В данькиной комнате никого не было. Я побрёл на кухню. Данина мама сидела у окошка и просто смотрела во двор, в одну точечку.
Потом она тихо спросила:
— Ты дождешься Даню, малыш?
— А куда он делся?
— Кто же знает, дружочек, — со вздохом сказала тётя Тая. — Пути Данины неисповедимы.
Мне показалось, что она сейчас снова заплачет, и я постарался быстрее заверить её:
— Конечно, дождусь, тётя Таечка! Вы даже не сомневайтесь! Хоть тыщщу лет буду ждать! Ему не сложно вернуться. Он расскажет всё своим инопланетянинам и вернётся!
— Кому? — удивленно спросила тётя Тая. — Инопланетянам? Если бы всё было так просто, дорогой. Если бы…
И больше ничего не сказала. Только грустно улыбнулась, совсем как Даня. Погладила меня по голове и отправила домой.
Я же, как вернулся, так сразу сел писать этот тайный дневник. Вы не переживайте — это только первая часть. Как Данька вернётся — допишу сюда ещё что-то новое. А он обязательно вернется — я даже не сомневаюсь. Знаете почему? Это вторая страшная тайна! Мой! Тормозок! Работает! А значит Даня где-то недалеко. Угу.
Если бы был совсем на другом краю света, то даже его инопланетянской силы не хватило мой тормозок поддерживать. Честно-честно! Проверено…
Он, когда за живым пингвинчиком для меня улетал, то тормозок пропал — я успел проверить.
А вот сейчас пытаюсь опять сказать вслух, что Даня инопланетянин, то… Вот. Опять эти мэ-мэ! Хо-хо! Дань, только ты не подглядывай, про что я пишу, хорошо? Это мой тайный дневник.
Ты лучше возвращайся. И не надо мне этих «щёлк» пальцами. Не надо пингвинов.
Пусть тормозок только двойки разрешает получать — пусть все смеются. Ты только возвращайся, ладно? Слышишь? Ты вот всегда такой вредный. Нет, чтобы просто всё рассказать. А ты всё молчишь. Я же, блин, скучаю!
Вот из-за тебя чуть не разнылся, как девчонка… Ладно! Вот появишься, ка-ак дам по шее.
Блин… Всё. Устал писать. Побегу к тете Тае – может Даня вернулся… Эх…
Москва, август, 2006